Бывшая пленница Ирина Довгань подтверждает, что быть свидетелем таких действий — не самое трудное. Во время одного из допросов она находилась в комнате с телефоном, на номер которого звонили как на «горячую линию» «Министерства государственной безопасности ДНР»:
— В тот момент позвонила женщина и сказала, что она хочет пожаловаться, что ее сосед залазил в трусики ее пятилетней дочери. Я видела, как с огромным энтузиазмом один крикнул: «Мне позвонили, собирайтесь, едем брать пи**ра! Он к ребенку в трусики лазил». Они уехали. Поскольку я не просто там сидела — меня били, прессовали, — то я не помню, сколько времени прошло, меня на какое-то время оставили в покое. В ту «дежурку» заволокли мужчину. Я не видела его лица, видела его со спины — с него были сняты штаны, я видела его ягодицы. Его затащили, и он все время повторял, что не трогал эту девочку: «Я жил с этой девушкой, она мне была как дочь, я ее воспитывал. Но я просто не захотел жить с ее матерью — она мне мстит». Он все время это выкрикивал обрывочными фразами. Но они его раздели, я слышала хрипы этого мужчины, его стоны. Его били. Потом сказали «не здесь» и поволокли в другое помещение. Наверное, за весь мой плен это был самый страшный момент. Можно теоретически слышать, что люди ломаются, когда при них пытают членов его семьи или других людей. Я пережила то же самое — правда, легче, когда бьют тебя, чем когда ты слышишь удары по телу, хрипы и стоны другого человека.
Однако существует созависимость между тем, кто именно и о каких формах пережитого сексуального насилия готов говорить, говорит председатель организации Центр гражданских свобод Александра Матвийчук. Например, о пытках, содержании женщин вместе с мужчинами в одном месте и обнажение жертвы говорят более открыто. Однако об изнасиловании разными способами правозащитники слышат не от людей, переживших насилие, а от свидетелей этого преступления.